Вдох – выдох… Вдох-выдох… Своеобразный ритм, такой необходимый, такой знакомый…
Вдох – выдох… Вдох-выдох… Апельсиновые нотки улавливаются в завитках волос… Некоторое переплетение тонких нюансов ароматов неотделимы от юного тела. Жар… Окна открыты настежь, но это мало помогает. Отсутствие одежды тоже не приносит облегчения, настолько воздух раскален уходящим солнцем.
Вдох – выдох… маленькие ладони судорожно впиваются в простыню, комкая ее отглаженную белизну. Ничего не слышно – часы и вовсе остановились, а ночь еще не вступила в свои права. Всего пара звуков слаще любой музыки – вдох-выдох…
Самая древняя мелодия, которую знает человек… Но каждый раз она звучит по-новому, так волнующе, завораживающе красиво… И каждый раз маэстро играет на новом инструменте, совершенствуя и технику игры, и музыкальный слух…
Вдох – выдох… Вдох-выдох… Язык скользит по губам, ни миг увлажнив их, пересохшие от высокой температуры и повышенной концентрации. Этого слишком мало… Не отрываясь от четкого ритма, он медленно сделал глоток виски, как настоящий эстет – наслаждаясь удовольствием…
Вдох – выдох… Вдох-выдох… Стон… Стон?! Жалобный и тихий, он чуть было не разрушил феерическую идиллию музыкального совершенства:
-Тео…, - прерывисто и не вовремя.
Не замедляя ритма, алабамец нагнулся к маленькому розовому ушку и хрипло шепнул:
-Я разве разрешал тебе говорить?
Удовлетворившись покорным молчанием, в наказание покусывая нежную мочку, доводя до предела физического совершенства свои «инструмент».
Вдох – выдох… Это как испытание на прочность. Если не сломаешься – будешь играть. Таков жизненный принцип любой музыкальной игрушки.
Вдох – выдох… Ты всегда был жестоким, Теодор. С детства ты любил ломать дорогие игрушки, тебе не принадлежавшие.. Ты вырос, а ничего не изменилось, только объектами для игр ты выбираешь отнюдь не деревянные пистолеты или кукол в розовых платьицах. Взрослые игры более жестоки, за несоблюдение правил могут запереть в четырех стенах.
Вдох – выдох… Как долго это продолжается? Вдох – выдох… Вдох… Выдох … Откинувшись на кровать, мужчина едва бросил взгляд на свое очередное «музыкальное творение». Прикурив от золотой зажигалки (подарок кузена), выпустил облачко сизеватого дыма вверх… Кожей почувствовал выжидающий взгляд:
-Можно мне… - зачем ему это слушать?
-Какая ты нетерпеливая, Денни! - ловко достав из кармана дорожного рюкзака банкноту, сует в хрупкие пальцы…
-Нет, мне…
-Тебе этого мало? – полувопрос-полуиздевка. – Хотя, если мы повторим, коржик, то Тео может быть даст тебе еще…
-Можно мне тебя поцеловать? – надо отдать должное алабамцу, он умело скрыл удивление. Обычно после ночи любви все его инструменты нуждались в починке, и им было не до поцелуев и прочих нежностей. У них было одно желание – заползти подальше в какой-нибудь темный угол и зализать раны, оставленные маэстро.
Полуулыбка, наглей которой она еще не видела. Мужчина взял за подбородок юное создание и, войдя в режим «глаза в глаза» на пару секунд, медленно коснулся приоткрытых губ. Это даже был не поцелуй – легкое касание бабочки, отдающее запахом фиалок и невероятно нежное.
-Спасибо… - непонятно, то ли за это проявление благосклонности, то ли за вечер в целом, то ли за неотданные деньги.
-Я могу остаться до утра? Я рано уйду, мне нужно в больницу к отцу…
-А почему ты хочешь остаться? – удивительно, как тот еще выжил?
-Мне некуда идти… - звучало так естественно и доверительно, как будто они знакомы много лет.
-Я не против, sunshine.