Выкладываю 2 главу полностью, чтобы вся была в одном посте.
Хочу выразить ОГРОМНУЮ благодарность sevara13, которая согласилась стать моим бета-ридером и очень мне помогла. Так что лавры не только мне 
sevara13, тебе я посвящаю эту главу и это промофото:
Глава 2
А в комнате опять темно,
И свет фонарей в окно.
И мы с тобой за столом,
И так было и будет, было и будет.
А за столом все тот же свет,
И опять твои глаза.
Я схожу с ума, я схожу с ума,
Я схожу с ума, я схожу с ума,
Я сошел с ума.
Д. Арбенина.
Мы слишком люди. Мы слишком любим,
Не видя света других планет.
А где-то космос считает звезды,
А звездам счета навеки нет.
Не люби меня, нет, не люби меня.
Будь со мною грубее активнее.
Не проси у меня ты прощения.
Агата Кристи
Его комната, судя по всему, так и оставалась нетронутой весь год. В комоде Ти даже нашел свои инструменты, заботливо уложенные в красный ящик с мягким дном. Ретривер скользнул под кофейный столик, черт-де как тут оказавшийся.
Дверь он закрывать не стал, просто так, даже не подумав о замке. Несмотря на открытое окно, духота обволакивала все тело и не давала возможности заснуть. Слава богу, что им не встретились по дороге Джейк с Френком, лучше «праздновать» приезд на свежую голову с утра.
Ага, если только ты заснуть теперь сможешь!
Его скромные, наспех брошенные в сумку, пожитки полетели в угол, сам алабамец упал на постель в полном изнеможении. Вот он снова здесь! Мужчине чуть не подумалось «дома». Не твой это дом, Тедди. Ты здесь чужой…
Только тиканье часов…Тик-так, тик-так… Мерно, успокаивающе – раздражающе до жути! Он вскочил, охваченный диким желанием что-то сделать. Просто нарушить это мертвое спокойствие! В тот раз он отправился в бар, надрался до чертиков. Теперь же такое поведение было бы непростительным: он не мог позволить себе вернуться сюда, дыша перегаром и с разбитым лицом. Здесь живут дети. Его дети…
Медленно Бэгвелл подошел к мутному от старости маленькому зеркалу, висевшему возле дверей. Как долго он внимательно не вглядывался в себя? Морщины в уголках глаз стали глубже, складка в углу рта еще циничнее изогнулась. Тени под нижними веками странным образом делали взгляд еще загадочней. Стянув тонкую резинку с хаера, он взъерошил вконец отросшие волосы – совсем как в восьмидесятые…
Одинокая лампочка, висевшая посередине потолка, звонко цокнула и погасла. Вздохнув, он вышел в коридор с целью проверить, не вылетели ли пробки. За поворотом послышались чьи-то шаги – слишком легкие для мужчины. Тео едва не столкнулся с кем-то лицом к лицу.
Тихо ойкнув, девушка в атласном халате отступила назад, испуганно прижав обе руки к груди.
-Вы кто? – спросила она
Абруцци завел любовницу? Так быстро? Нет, скорее всего…
-Не бойтесь, мисс, – он попытался выдавить из себя улыбку, которой все равно не было бы видно в этой треклятой темноте. -Я друг Джона – Теодор.
-Мистер Бэгвелл? – как знакомо она это произносила. Все с тем же упором на «р».
Французские корни…
-Вы обо мне слышали? – да ебет ли тебя это в самом деле?
-Дядя Френк много о вас рассказывал. Меня зовут Милен. – девушка протянула ему ладонь. Сухая, теплая – ей не было страшно. – Работаю у мистера Абруцци няней, - вдруг пояснила она.
Теперь все стало на свои места. И хоть невозможно было стопроцентно оценить это джоново «приобретение», Ти был готов поклясться, что у нее были
(практически черные)
карие глаза. Хм, с каким выражением француженка произнесла фамилию мафиози. Алабамец слишком хорошо разбирался в людях, чтобы не уловить глубокую симпатию. Между ними точно что-то было. Или есть…
-Думаю, вам стоит пойти к себе. Утром ребята разберутся с электричеством, - ему в данный момент не хотелось думать, строить теории, размышлять о чем бы то ни было. Просто упасть бы на кровать, да забыться в зыбкой, но уютной полутьме.
-Спокойной ночи, - она зашлепала босыми ступнями по дереву пола.
Хлопнув дверью (теперь он уже закрыл замок), южанин долго стоял, прислонившись к ней спиной, все же гадая, что такого произошло в этом доме за триста шестьдесят с чем-то дней его отсутствия.
**
Часы пробили полдень, когда весь взъерошенный и с жуткой головной болью Теодор выполз на кухню. Виски ломило так, что он даже не удосужился расчесать волосы, которые неровными рваными прядями падали на лицо. Открыв холодильник, он наполовину погрузился в него, отыскивая чего-нибудь горячительного.
-Вот блядство! – прокомментировал он, не обнаружив ничего алкоголе-содержащего.
-Не смей материться в моем доме!
Ти было настолько плохо, что он не заметил сидящего за столом Джона, мирно попивающего свежий капучино. Алабамец даже подскочил, услышав столь знакомый голос. Когда он болел – осторожность явно не была его коньком.
-С добрым утром, сосед! – приветствовал его мафиози показывая свежую, будто простиранную в отбеливателе, улыбку. –Не разделишь ли ты со мной трапезу?
Что еще с тобой разделить? Постель? Было дело. Тюремную судьбу? Хм, припоминается. Даже один гроб на двоих – чего же мне еще с тобой делить, Джонни? Разве что только тебя могу разделить с кем-то. И то – маловероятно…
-Если это дерьмо приготовил О’ Коннели, то я лучше сразу пойду опустошать желудок! – сарказм вышел не слишком. Ну, и черт с ним! Он сейчас был не в состоянии придумывать колкости. И отвечать на любезности – тем более.
Он буквально упал на стул, предварительно заполнив огромную кружку только что сваренным кофе. Несмотря на теплую погоду, ему было холодно. Поэтому Бэгвелл тщательнее закутался в свой много перетерпевший джемпер. По-детски взяв горячую кружку обеими руками, маньяк отхлебнул огромный глоток, о чем сразу же пожалел. Обожженные небо и язык вызвали подступающий рвотный позыв. Еще пара таких глотков – и его точно будет полоскать добрых пару часов.
-С тобой все в порядке?
Абруцци даже отложил новую газету, с интересом оглядывая своего давнего знакомого. Тео выглядел удивительно
(сексуальным)
помолодевшим с этой новой стрижкой. Год сельской жизни явно пошел ему на пользу – цвет кожи выровнялся, пропали намечавшиеся седые височки…Только вот темные воспаленные до неприличия веки выдавали его истинное самочувствие.
-О, не волнуйся понапрасну, Big Italy. Я в норме.
Пожав плечами, итальянец продолжил завтракать, снова уткнувшись в свою газету. Скорее, прикрывшись ею, чтобы не видеть этих больных хмельных глаз. Он не знал, что полагалось говорить в таких случаях, как и не знал, что нужно делать. Их вчерашняя встреча произошла слишком внезапно и неожиданно, чтобы он привык к мысли, что его безумное наваждение вновь проживает в этом доме.
Тонкие пальцы в одно мгновение смяли бумажный лист и отшвырнули его прочь. Джон с удивлением уставился на Ти, жмуря глаза от светившего в них солнца.
-Если бы я хотел помолчать, то мог остаться в Бирмингеме, - хмуро пояснил алабамец, не поднимая глаз от черноты кофе.
-Зачем ты здесь? – этот вопрос, всю ночь вертевшийся на языке Абруцци, наконец прозвучал.
-Не знаю…
На минуту мафиози даже показалось, что восстановилась прошлая зыбкая интимность их отношений: его сумасшествие снова сидело на этой кухне, снова пило кофе, снова вызывало одурманенное желание впечатать в стену и окровавить тонкие губы укусами. Его это ужасало. Итальянец снова попал под влияние харизматичного чудовища, от которого никак не мог избавиться вот уже несколько лет.
Молчание необходимо было нарушить, как бывает необходимо проснуться от резкого звонка будильника утром, когда тебе снится кошмар:
-Я думаю перебраться в Канаду.
-Хм…зачем тебе там морозить яйца? Почему не на Сицилию? Там хоть твои собратья есть.
-А тебе лишь бы потеплее.
-Не угадал, - Теодор скорчил свое маньячное выражение лица, которое Джон так ненавидел в Фокс-Ривере, - Мне погорячее!
И у обоих это вызвало улыбку. И снова пауза, которая должна была быть занята словами.
-А ты, значит, нанял няню? Симпатичная, в твоем вкусе.
-А, Ми - племянница Френка, откуда-то из-под Тулузы. Я знал ее еще девчонкой…Она обожала воровать наши пистолеты и расстреливать из них соседских кошек, - картины прошлого несколько успокоили чуть заведенного Абруцци.
-И такую ты подпускаешь к детям? -поняв, что он смолол, Бэгвелл поспешно добавил: - Извини. Я был куда как хуже.
Тео извинился? Теодор САМ попросил прощения? Епт, да что же такого могло случиться за этот год? Будто сам не свой. А может – это болезнь так на него действует…
-Я рад, что ты приехал.
Южанин вроде бы никак не отреагировал, потом вдруг зажал рот рукой и стремительно выбежал в коридор. Сам не зная зачем, Абруцци пошел за ним, внутренне жалея хилого бедолагу. Как всегда ,дверь Ти не закрыл. Стоя на коленях перед унитазом, он сотрясался от выворачивающих наизнанку порывов, пытаясь одной рукой придержать мешающие волосы, другой же - опираясь на стену.
Первым порывом Джона было уйти, вторым - придержать алабамца за плечо, собрав его черные космы в пучок. Только оба варианта почему-то показались ему одинаково неприемлемыми.
Проходивший мимо Френк молниеносно кинулся к Бэгвеллу, на бегу толкнув босса плечом. Он помог в край обессилевшему мужчине подняться на ноги и провел мимо Джона, не высказав ни удивления, ни особого сочувствия к больному. Только во взгляде его читалось дикое осуждение, слава богу не произнесенное вслух. Сам же одуревший от спазмов Теодор никоим образом не проявил каких-либо эмоций к итальянцу, только пытался неловко спровадить нежданного помощника, уверяя Френка, что сам доберется до постели.
**
Если бы не ребята, Джон так бы и оставался в неведении относительно состояния как гром на голову грянувшего алабамца. Вечером того дня у Ти-Бэга начался жар, грозящий перейти в нечто более серьезное, чем обычная простуда. Так и случилось. Поэтому итальянец запретил детям заходить в бэгвелловскую комнату, чтобы не подцепили хрен знает что. И сам ни разу не зашел проведать своего «гостя», внушая себе, что боится заболеть.
Джейк пытался выходить его имеющимися в аптечке жаропонижающими, но, как оказалось, этого недостаточно. На третий день у Ти начался бред, а температура упрямо приближалась к сорока. Милен настаивала на враче. И, как ни боялся Джон разоблачения его убежища, на поверку оказалось, что смерти педофила он опасается больше.
Сказали бы ему это года три назад…
Что Абруцци всегда удивляло в своих ребятах – у тех везде, в каждом уголке страны, были знакомые всех возможных профессий: адвокаты, патологоанатомы, драгдиллеры, теперь еще и доктор. Сухонький индиец, лет пятидесяти, с совершенно незапоминающейся фамилией, строго и четко провел осмотр. Так же тихо выписал рецепты, посоветовал профессиональный уход и незаметно ушел, оставив больше вопросов, чем ответов.
Френк, Джейк и Милен по очереди дежурили возле постели извращенца, меняли капельницы, делали уколы. Причем старательно оберегали не только больного, но и своего босса, не давая ему ни малейшей возможности проникнуть в комнату. Проходя мимо, итальянец видел только запертую изнутри дверь, рядом с которой жались Джонни-младший и Николь с вопросом в глазах. И он никак не мог разобраться: нравится ли ему или пугает их озабоченность «дядей Тедди».
А вообще – темами для разговоров теперь были лекарства, истории о больных родственниках и (куда же без него!) Теодор. В какое бы время суток Джон не зашел в гостиную – неизменно обсуждали Бэгвелла, причем пару раз он уловил слова «садист», «педофил» и «маньяк». Он тут же с грохотом распахнул двери и поинтересовался у ребят, о чем же они рассуждают. Вежливо поинтересовался, только те почему-то резко замолчали. А Ми сидела явно огорошенная чем-то. После она пыталась задать итальянцу мучающий ее вопрос, но никак не могла набраться мужества. Впрочем, Абруцци вряд ли бы мог удовлетворить ее любопытство, сам толком не зная всех деталей.
Однако Ники была куда смелее своей няни, оно и понятно – Джон был ее отцом, а не суровым работодателем-убийцей-арестантом-мафиози. Вечером, на четвертый день болезни алабамца, девочка заглянула в светлый отцовский кабинет и в лоб спросила:
-За что ты тогда его избил?
Итальянец чуть не поперхнулся глотком содовой, тщательно охлажденной в личном минибаре. Не привыкший ни перед кем отчитываться в совершенных поступках, мужчина вдруг осознал, что в его жизни есть те люди, перед которыми он должен
(просто обязан)
это делать. Сейчас, взглянув в серьезные голубые, как и у него самого, глаза дочери, Джон ощутил то настойчивое чувство вины, описываемое в романтических повестях. Он был ой-как-виноват, не перед Ти-Бэгом, упаси бог, а перед своими детьми – за то, что они увидели его тогда– жестокого, озверевшего до потери рассудка.
-У меня были на то причины, Ники.
-Какие?
Не мог же он сказать ребенку, за что дядя Тедди отсиживал срок в Фокс-Ривер. Вздохнув, мужчина повторил:
-Были причины, маленькая. Когда-нибудь ты поймешь.
-Но он ведь спас меня!
-За это он получил долю благодарности, - и самому стало мерзко от этих слов, будто хлебнул прокисшего молока. Буквы на договорах расплылись в однородное месиво – так сильно зарябило в глазах. Тонкая фигурка дочери тоже будто отодвинулась куда-то вглубь комнаты.
-Разве ты не должна учить уроки? - он попытался отвлечься
(отвлечь ее)
от мыслей о прошлогоднем инциденте. Девочка лукаво улыбнулась и выскользнула за дверь, ускользая от неприятной ей темы. Через несколько минут она уже забудет о своем разговоре с отцом, но Абруцци еще долго сидел, остекленело смотря в окно. Наблюдая, как солнце медленно опускается за кромку горизонта, он неосознанно сдавил пустую банку из-под пепси в бесформенный клочок жести.
**
Джон всегда считал, что подпускать кого-либо слишком близко – это проявление слабости. А он ненавидел чувствовать себя слабым. Поэтому четко разграничивал работу и семью, никогда не подпуская Сильвию к своим делам – думал, что этим защищает ее. Но она все равно узнавала: проговаривался ли пьяный в стельку О’Коннели или в новостях сообщали о новых перестрелках в его районах.
Будучи уроженкой клана Фальцоне, Силь никогда не осуждала мужа, но и не пыталась понять его стремлений. Просто смирилась с тем, что он редко бывает дома, часто уезжает в «командировки»; потом привыкла и к тому, что манжеты его дорогих рубашек бывали испачканы темно-красным.
Теперь Абруцци понимал, как тяжело ей приходилось. С рождением детей он уделял ей внимания все меньше и меньше… А у Сильвии вновь появилось желание жить. По натуре она была матерью: постоянно о ком-то заботилась, ухаживала. Когда Джона впервые подстрелили, она не отходила от его постели сутками, отказывая себе во всем. А он принимал эти старания как должное. Потому что так, наверное, и должно было быть…
И какой бы она ни была, Джон любил свою жену. По-своему, как умел. Может, и неправильно, и скупо, не так, как бывает в обычных семьях. Но они никогда и не были среднестатистической семейкой из пригорода Чикаго.
Странные мысли приходили в голову итальянцу, когда он зашел в комнату алабамца, которая по странному
(нелепому)
недоразумению, была открыта. Уже несколько минут он смотрел на узкое лицо Ти-Бэга, болезненно сморщившееся во сне. Кошмар снится или боль замучила, - подумал он, опершись на косяк двери.
Нелепым образом Джон сравнивал Силь и этого мерзавца между собой, сам того не желая. Те же темные круги под глазами, бледные, пересохшие губы, та же удивительная способность влиять на все его уже вроде бы принятые решения.
На тебя влиять, Джонни, на тебя!
Закашлявшись во сне, алабамец с каким-то хрустом перевернулся на левый бок. Обняв сбившуюся скомканную простыню, мужчина улыбнулся и зарылся в него лицом.
Прямо плюшевого мишку ему под бок не хватает!
Медвежонок Тедди…Именно так и хотелось звать извращенца. Сейчас, больной, измученный недельным бредом, он выглядел наиболее хрупким, уязвимым и юным. Интересно, а как он выглядел в двадцать? Наверняка был таким же гривастым как и теперь…
В комнату заглянула Милен, держа в руках пластмассовый таз, наполненный водой:
-Простите, сэр. Я решила обтереть его губкой, - она всегда прятала от него глаза. – Жарко ведь…
-Я сам, Ми.
И только когда Абруцци почувствовал тяжесть врученного ему синего таза, он понял, что только что сделал. И никак не мог взять в голову ЗАЧЕМ он это сделал.
-Я хотело попросить Френка его помыть, но они уехали в город за переводом из Канады, а я как раз уложила Ники и Джонни поспать после обеда…
Как будто оправдывается, в самом деле. Лепечет себе под нос… Итальянцу эта рыжеволосая девчонка даже нравилась – тихая, незаметная стала. В детстве была просто сущим наказанием для родителей, а теперь… С детьми поладила, даже умудряется научить их чему-то в перерывах между уборкой и рисованием своих картин.
О том, что Ми рисует, Джон узнал случайно, как-то поднявшись на чердак в поисках лампочки для ночного светильника. Оказалось, что она оборудовала там министудию, свалив все старые ящики в темный угол. С трудом взобравшись по расшатанной скрипящей лестнице, мужчина увидел карандашные наброски Сильвии, детей, парней, но больше всего мафиози поразило количество эскизов с его изображением. По крайней мере три десятка Джонов Абруцци смотрели на него с разных ракурсов. Оправившись от этой чрезмерности себя, он кубарем скатился вниз, забыв захватить злополучную лампочку.
Итак, славная Милен, которую он знал еще десятилетним бесенком с ободранными коленками, была влюблена. Влюблена в своего молчаливого скрытного босса, годившегося ей в отцы. Со временем ее симпатия могла стать проблемой…
Но пока этого не произошло, мафиози решил оставить все на своих местах. Она отлично справлялась со своими обязанностями, не лезла к нему со своими чувствами, сумела привязать к себе всех обитателей дома – большего от нее и не требовалось.
-Я пойду?
-Да-да, конечно! – и остался один на один со своим кошмаром, который спал будто невинный ребенок: спокойно так, тихо. Стерлась такая привычная ухмылочка, всегда кривившая губы алабамца. Он выглядел совершенно обычным, безопасным и больным: лицо было сравнительно бледным для ти-бэговской загорелой кожи, на лбу выступила испарина.
Итальянец присел на край кровати, почему-то очень боясь ее скрипа. То, что у Бэгвелла чуткий сон, он помнил еще по временам их ночевки в заповеднике. Видимо сказывалась болезнь – раньше бы маньяк пробудился, едва Абруцци вошел в комнату. Кстати, зачем он пришел сюда сейчас – Джон вряд ли мог сказать. На подсознательном уровне он, конечно, знал зачем. Но одно дело знать, и другое – быть откровенным самим с собой.
Вздохнув, мафиози обреченно вцепился в край простыни, чуть влажной от жары
(от его жара)
и медленно стащил ее на пол, наполовину обнажив смуглое тело. Конечно, он прекрасно помнил некую субтильность Теодора, но чтобы он был настолько худощав…За год он сбросил как минимум двадцать фунтов. Джон окинул глазами спину и руки, покрытые шрамами– разные, относительно свежие и давние, практически неприметные, все они красноречиво характеризовали своего владельца.
Вдруг южанин приоткрыл глаза, с трудом разлепив припухшие со сна веки. Он вздрогнул, увидев мужчину, сидящего в столь неотвратимой близости от себя. Глядя в карие
(почти черные)
испуганные глаза, Абруцци почувствовал странное тепло в груди.
-Джон, что ты здесь…
-Тебе надо вымыться, - не терпящим возражения тоном перебил его итальянец, с силой сжимая мокрую губку в кулаке. Вода, сначала ручьем, потом каплями текла по его руке вниз, намочив край закатанного рукава рубашки.
Ти попытался привстать, но был откинут назад на подушки сильным толчком:
-Тебе нужно лежать!
-Big Italy, я сам прекрасно знаю, что мне нужно. А уж протереть себя могу и сам.
-Я сказал – лежать! – голубые глаза из его кошмаров блеснули столь холодно, что Бэгвелл решил оставить все как есть. Закинув руки за голову, он с полуулыбкой с интересом наблюдал за действиями мафиози. Много было занятного в его спокойных уверенных движениях, непроницаемом лице, и только учащенное дыхание выдавало его волнение.
Решив выкинуть посторонние мысли из головы, Джон спрашивал Ти о чем-то. Тот отвечал. Текли минуты. Со стороны все выглядело вполне невинно и миролюбиво, если бы каждый из них не знал, что чувствует его собеседник.
Теодор не мешал мужчине выполнять свою прихоть, которую он, кстати, никак от того не ожидал. В светлых глазах мужчины алабамец прочел что-то необъяснимое, какую-то новую эмоцию, которую видел лишь пару раз в жизни. Но разгадать ее пока не мог. Хотя и догадывался о ее значении…
Поймав тяжелую ладонь Абруцци, он вдруг приподнялся и, обхватив свободной рукой его шею, прижался к сухим твердым губам. Первой мыслью итальянца было швырнуть Ти-Бэга на пол, подальше от себя, а второй… А больше ничего не успело прийти в голову. Мерзавец уже оторвался от его рта и преспокойно опустился обратно на подушки, облизываясь, как камышовый кот.
-Ну, что ты замер? – спросил он, щуря глаза с расширенными зрачками. –Давай мой меня.
Бросив ни в чем неповинную губку в таз, Джон вышел, проклиная тот день, когда он встретил Бэгвелла в Фокс-Ривер. Прикрыв дверь, он прислонился к ней спиной и пару минут стоял, прижав тыльную сторону ладони к губам. Он был на сто процентов уверен, что южанин сейчас улыбался, завернувшись в свой кокон из простыни.
**
Вечером Милен как обычно собиралась к ужину, гадая, что бы ей надеть сегодня. Зная, что босс терпеть не может оранжевый, девушка со вздохом сложила свое любимое платье обратно в шкаф. Серое она еще вчера испачкала акварелью, пытаясь нарисовать закат, а голубое было слишком простым.
Остановив свой выбор на скромном черном, Ми поспешила надеть его и пару минут провести у зеркала, чтобы привести себя в порядок. Джон не любил, когда опаздывали на ужин. Для него это было чем-то вроде обряда – только в этот прием пищи вся семья собиралась за столом: утром он вставал, когда дети еще спали, днем был занят в своем кабинете.
Спустившись в столовую, она увидела вместо обычных шести приборов семь, а с кухни доносилось чье-то веселое посвистывание. Заглянув туда, девушка думала застать там Джейка, который должен был готовить сегодня, но обнаружила Бэгвелла, перепачканного мукой, ванильный аромат печенья и полный беспорядок. От усердия даже лицо у него было белым, фартук весь в пятнах, но зато вытащенная из духовки утка красноречиво говорила об его кулинарном опыте.
Увидев ее, он приветливо улыбнулся и, проходя мимо, сунул в рот еще теплую печенюшку. С привычной быстротой он сновал с кухни в столовую, постепенно заставляя стол аппетитно пахнущими блюдами. Напоследок Теодор достал из холодильника огромный графин с лимонадом и устало плюхнулся на стул.
-Вам полегчало?
-О, мисс, не стоило и волноваться, - беспечно улыбнулся он, накладывая себе салат. –Мы, бирмингемцы, твари живучие. Это всем известно.
-Я рада, что вы поправились.
Их разговор прервал топот детских ног и в комнату вбежали Джонни и Николь. Мальчик с криком радости бросился обнимать Ти-Бэга, да и тот похоже был рад не меньше. Мишель никак не могла взять в голову, как человек, со столь искренней улыбкой и отличными манерами, мог оказаться педофилом. Видя его рядом с детьми Абруцци, ей вдруг стало не по себе. После рассказов Френка – особенно.
Негромко переговариваясь, вошли ребята и Джон. Те с оживлением тут же подбежали к маньяку, оттеснив детей. Пожимали руки, хлопали по плечу – девушка была крайне удивлена этим проявлением чувств Френка. Всегда спокойный, уравновешенный, он вел себя как школьник, давно не видевший лучшего друга.
Один мафиози спокойно сел на свое место, наливая в стакан принесенный из кабинета виски:
-Может все обнимания оставим на потом, а? Все за стол, сейчас время ужина.
Все уселись, начали читать молитву, смиренно склонив головы. Никогда не понимавший этого обряда южанин просто ждал, пока нелепый ритуал закончится. Сидевший рядом Джейк смущено повернулся к Ти:
-Ведь сегодня я должен был готовить, зачем…
-Да перестань! Я столько дней без толку валялся в кровати. Так что кухня теперь моя отрада.
И, - он вдруг посерьезнел и обратился ко всем: -Спасибо вам за заботу. Буду отплачивать вам готовкой.
Все заулыбались, будто он сказал что-то смешное. Глядя на Ники с Джонни, ребят, даже Абруцци, Мишель поняла, что такими семейными ужины были только год назад. Этот странный человек, опасный и одновременно добрый, забавный и ужасающий своим прошлым, он вносил в этот дом неуловимее тепло, никак не ожидаемое от преступника с его репутацией.
-Хей, Big Italy, - фамильярно обратился он к итальянцу, - в салате нет укропа, можешь есть, не боясь аллергии.
-Там только яд, да? – нарочито серьезно спросил тот.
-Нет, что ты!
И, видя, как Джон с успокоенным лицом проглотил первую ложку бульона, Теодор ухмыльнулся и негромко добавил:
-Он весь пошел на суп…
Глав мафиозного клана секунду поразмыслил о вероятности этого заявления, но, увидев улыбающихся друзей, оценил юмор:
-Пока ты болел, мы пичкали твое жалкое тельце викодином [7].
-Хм, то-то я думаю, что меня так ломает…
Неохотно ковыряясь вилкой в тарелке, Мишель размышляла о том, что только ей в этом доме Теодор Бэгвелл не казался симпатичным и порядочным человеком. Она чувствовала себя чужой…
**
Вечером взрослые собрались в гостиной, отмечая выздоровление алабамца просмотром футбола и огромным количеством пива. Милен отказалась участвовать в празднестве, сославшись на головную боль. Без нее было даже лучше, - молча подумали все мужчины. Можно было обсуждать все что угодно, не контролируя речь.
Молча не сидел никто, все оживленно спорили о пользе и вреде препаратов, вызывающих привыкание, вспоминали прошлое, всегда молчаливый Абруцци после недолгих уговоров стал травить байки о жизни и трудностях мафии в середине прошлого века.
Его дядя Андриано «Малыш» Абруцци, выходец из семьи итальянских эмигрантов, каким-то счастливым случаем заслужил доверие Энтони Аккардо [8]. В середине 40х он стал его помощником, а после отставки – преемником. Невысокий, худощавый, страдающий астмой, Андриано или Энди, как его звали на американский манер, тем не менее был человеком целеустремленным, жестким и опасным. За десятилетие он вывел клан на абсолютно новый уровень: Чикагский Синдикат приобрел вид типичной мафиозной семьи.
Дядя Энди так никогда и не женился, мешала его вечная занятость, положение, да и ходили слухи, что он предпочитает молоденьких мальчиков. Так это было или нет – осталось неизвестным. Правда у него было одна незаконнорожденная дочь, которую он признал своей. Но был ли он ее настоящим отцом – этого никто не знал.
Вообще, Андриано Абруцци до конца своих дней оставался фигурой загадочной. Его ни разу не ловила полиция, у них не было его отпечатков – лишь пара фотографий от осведомителей.
Джон никогда не испытывал к своему родственнику теплых чувств, но мать просто обожала своего братца, который из нищеты выбился в люди и помог семье. Что правда – то правда, именно благодаря дяде юный Джонни получил отличное образование, а затем и продвинулся по службе.
Но самым главным недостатком дяди Энди, юный Абруцци считал отсутствие хоть малейшего намека на совесть и религиозность. Тот не гнушался никакими способами заработка крупных денег: наркотики, перевозка иммигрантов, заказные убийства, даже торговля людьми. Обо всем этом Джон узнал еще будучи подростком.
Ему дядины методы не внушали ничего кроме отвращения. Поэтому он твердо решил для себя, что никогда не станет похожим на своего родственника. Джон был единственным наследником, т.к. дядя не оставил после себя преемника. Женившись на наследнице клана Фальцоне, Абруцци тем самым укрепил свои позиции в преступном мире. Заручившись поддержкой Филли, брата Сильвии, он постепенно взял под свое крыло часть северных штатов.
Помня о своем решении, он прежде всего подчистил штат своих «ребят», оставив вблизи себя только проверенных годами и дружбой людей. Да, в финансовом плане он проигрывал, но зато его совесть была практически чиста – он не травил молодежь героином, не убивал иммигрантов на органы и не помогал мелким грязным группировкам, постепенно вычищая свою территорию от них.
И он преспокойно продолжал бы свою деятельность, если бы не чертов Фибоначчи. Его Джон устранил еще полгода назад. Ребята привезли ему подробный видеоотчет и отрезанную голову предателя. Если бы Абруцци жил отдельно от детей, то он, наверное, засушил бы ее на память.
Полуприкрыв глаза, Теодор с интересом выслушал краткую биографию всегда обычно немногословного итальянца, но счел нужным прокомментировать только последний факт:
-Джонни, а ведь ты зря тогда отрезал Красавчику пальцы. Он тебе все равно крысу не выдал.
-Ага, надо было тебе язык подрезать, может молчал бы чаще… - лениво отозвался развалившийся в кресле мафиози.
-О, Джон, ты должно быть шутишь! Мое красноречие частенько спасало мою тощую алабамскую задницу. Кстати, - Ти повернулся, уткнувшись прямо в колючий абруцциевский взгляд. – Не мне одному.
Вспомнив обходчика Бреда в Уошито (надо же, запомнил это имя!), итальянец мысленно вынужден был признать, что Бэгвелл в этом прав. Еще в тюрьме он поражал его своими чуть ли не агитационными речами. Почти все бунты и нападения на черных были организованы нацистами Ти-Бэга. Джон не вмешивался в эти разборки, его не трогала жизнь этих мелких сошек. Но когда в очередной драке пострадали его люди, он не выдержал и отправился в камеру педофила в сопровождении трех своих помощников. Как он и ожидал, южанин в сопровождении свиты третировал новенького смазливого паренька. На любезное пока предложение Абруцци «поговорить», Теодор ответил какой-то колкостью, за что и был слегка потреплен. Это был их первый конфликт. Сколько было после…
-Эй, Тедди, а расскажи про себя, - Джейк видимо в очередной раз перебрал спиртного. Получив резкий толчок в бок от Френка, он с недоумением ойкнул, пару секунд недоуменно смотрел на друга. Потом, поняв, что он сказал, извиняюще повернулся к Бэгвеллу, с явным намерением попросить прощения.
-Да все нормально. И, знаете, я тут подумал, может стоит мне сейчас кое-что рассказать вам сейчас, чтобы в дальнейшем не возникало неловкости?
Ребята принялись уверять южанина, что все в порядке, им наплевать, что прошлое – это прошлое… Отмахнувшись от них, как от назойливых насекомых, Ти начал говорить, твердо смотря в жесткие светлые глаза итальянца…
**
Сказать, что Джону было не по себе, во время рассказа – значит ничего не сказать. Он как-то живо представил себе Теодора ребенком, маленьким испуганным мальчиком, ненавидящим свою милую уютную комнату с цветочными обоями. Будто сам ощутил его страх перед вечерними молитвами, даже почти понял его абсолютное неприятие религии.
Затем увидел нескладного подростка, тихо плачущего на тюремной койке, боявшегося разбудить соседа по камере – высокого мускулистого головореза.
Наконец, в голове возник образ его горящих недобрым огнем глаз и тонкое лицо, забрызганное кровью только что смеющегося обидчика.
А Тео все говорил и говорил, спокойно, степенно, без эмоций, потому что все эти чувства давно были изжиты и покрыты пылью времени. Для сидящих возле него мужчин эта история казалась диким ужасом, для него самого просто частью биографии, которая порой все же снилась в кошмарах.
-Вот так я впервые попал в колонию строгого режима для взрослых. За убийство трех моих одногодок-богачей, из-за которых я четыре месяца провел в больничной койке со сломанными ногами. Из-за которых меня не взяли в университет. А не за изнасилование шести детишек-ангелочков из пригорода Бирмингема.
Глотнув уже теплого пива, он продолжил:
-Конечно, я не снимаю с себя вины. Но вот раскаяния я как не чувствовал, так и не почувствую, наверное… Это не меня надо было тогда изолировать от общества, а тех трех подонков. А, они еще тогда на моих глазах по очереди трахнули приглянувшуюся мне девушку, Эмми Семмерсон. Милую блондинку с такими наивными голубыми глазками… Я ничем не мог ей помочь –именно тогда мне подпортили несколько костей…
-Зачем ты все это рассказываешь? – наконец не выдержал Джон.
-Чтобы в следующий раз, когда я буду спасать твоего ребенка, ты просто сказал мне «спасибо».
Оставив их наедине со своими мыслями, Ти-Бэг вышел во двор – выгулять ретривера.
Добавлено (25.08.2009, 22:06)
---------------------------------------------
не могу довыложить конец главы... не влазит в пост 
. 
), а моральное принуждение сделать что-то такое ужасное или идущее вразрез с принципами жертвы! 
спасибо! я стараюсь не торопиться с Аномией, обрабатываю, додумываю...так что мне вдвойне приятны такие отзывы! 
