Тонкая струйка крови, показавшаяся из разбитого угла рта, побежала вниз по подбородку, оставив за собой неприметную пунктирную линию. Он не удосужился вытереть ее. Глаза опущены к полу, тонкие кисти упрямо сжаты, и лишь игра желваков под кожей выдавало его неизлитую ярость.
-Ну что, Тедди? Запомнил урок номер один? Главный здесь не ты! – повелительный тон, хозяйская интонация – Джон Ремис знал, что его верховное положение в этой тюрьме было общепризнанным фактом, и что он рано или поздно сломит этого малолетнего ублюдка.

Алабамец поднял глаза. В них не было ни страха, ни злобы, а какая-то наглая уверенность. Кровяная дорожка придавала ему оттенок непонятной героической жертвенности, но в то же время с ней он казался взрослее. Привычным жестом откинув назад спутанную челку, он негромко спросил:
-Чего ты добиваешься, Джони? – будто выплюнул ненавистное ему имя.
-Ты прекрасно знаешь, мой сладкий южный мальчик – твою маленькую девственную задницу!
-Боюсь, с этим у нас возникнут проблемы… - все также негромко продолжал подросток, настороженно следя за своим взрослым соперником. –Видишь ли, я не могу позволить себе иметь статус твоей подстилки
-Ты серьезно считаешь, что меня волнует твое мнение, мальчик? – неуловимое движение поближе к ожесточенной жертве.

Теодор двинулся назад, но почувствовал спиной холод стены. Это соприкосновение эхом отозвалось в бешено пульсирующем сердце. Он даже забоялся, что оно стучало слишком громко; казалось, что его неравномерная работа стуками тысячефунтового молота раздается по всему этажу.
-Ну? Больше бежать некуда… - полные губы расплылись в похабной ухмылке. Сильная рука схватила алабамца за горло, и, впечатав в стену, слегка приподняла над полом. Мужчину удивило немое бездействие тонких рук, которые ровно висели вдоль тела.
-И что же ты не сопротивляешься, Teddy bear? – Джон делал все нарочито медленно, растягивая удовольствие морального и физического дефлорирования своего странного южного сокамерника. Медленно опустил руку вниз, тяжелые ботинки глухо цокнули по глади пола.
Все еще удивляясь этой перемене в настроении, мужчина приблизил свое лицо к четкому профилю подростка с явным намерением осквернить его губы поцелуем.
Теодор скривил лицо, отвернулся и устало проговорил:
-Тебе стоит почаще чистить зубы, Джон…
За что и заработал очередную пощечину, далеко не первую за этот вечер. А потом еще одну, и еще… Его пышноволосая голова безвольно моталась из стороны в сторону. Это вызвало в памяти мужчины ассоциации с тряпичными куклами своих детских подружек, которые он обожал превращать в лохмотья.

Щеки алабамца горели толи от пощечин, толи от злобы, но внешне он казался безучастным. Когда рой ударов прекратился, он посмотрел на своего мучителя томными глазами цвета хорошо выдержанного коньяка и улыбнулся. Джона это окончательно вывело из себя: маленький нахал нисколько не боялся его, да к тому же держался на уровне бессознательного превосходства, которое заставило мужчину просто возненавидеть паршивого ублюдка.

-Я тебе обещаю, что завтра утром ты не сможешь не только сесть, но и улыбаться, потому что я порву не только твою невинную жопу, но и твой наглый рот! – прошипел он на ухо подростка. Но того, похоже, эта опасная тирада не впечатлила – он продолжал кривить губы в подобии улыбки.

Непробиваемость и неповиновение южанина только распалило пыл Ремиса: он агрессивно укусил нижнюю губу алабамца, рывком развернул его лицом к стене и с остервенением принялся стягивать с него штаны.

Почувствовав холодный воздух оголенной кожей, Теодор понял, что нужно что-то сделать, иначе в этой тюрьме станет одним петухом больше. Воспользовавшись заминкой Джона, который пытался расстегнуть брюки, подросток натянул свои, повернулся к нему и сам принялся бороться с его застежкой. Мужчина с удивлением взглянул на алабамца, силясь понять внезапную покорность, но в это время ловкая теплая рука ухватила его напряженный член и начала уверенно водить по нему, усиливая и без того дикое желание.

Стоя перед своим сокамерником, ни на секунду не прерывая размеренные движения, подросток с любопытством изучал грубое лицо Ремиса. Сейчас, в какой-то мере, он, Теодор, руководил ситуацией, и ему это нравилось. Но тяжелая рука, лежащая у него на плече, сильным нажатием дала понять, что он ошибается, и что ему лучше пуститься ниже.
Тяжело вздохнув, он опустился на колени и с отвращением приоткрыл тонкие нежные губы. Его даже не столько унижал неприятный привкус во рту, сколько то, что его, Теодора Бэгвелла, имеют как дешевую шлюху в каком-нибудь грязном сыром подвале.

Учитывая то, что его левая рука была свободна, он незаметно запустил ее под ткань своего носка, отыскивая что-то. Найдя наконец тонкую металлическую полоску, подросток судорожно зажал ее в цепких пальцах, ожидая удобного случая, чтобы воспользоваться ею.

Почувствовав на языке горечь чужой спермы, Теодор несколькими четкими движениями руки завершил унизительный для себя акт. Легко поднявшись, он заглянул в мутные еще глаза Джона и ловким выпадом перерезал ему горло. Незащищенная белизна шеи мгновенно окрасилась алым, мужчина пошатнулся. Схватив его голову обеими руками, алабамец с презрением плюнул тому в лицо. Ощущая болезненную стянутость горла, ощущая вкус своего семени, стекающего с его лица, Ремис медленно осел на пол. Держась за раскроенное горло, он пытался сказать что-то, но раздавались только чавкающие звуки вытекающей крови. Видя перед собой только расплывшиеся в ухмылке тонкие губы, он услышал:
-А вот чего ты добился в итоге, Джони…

* * *

-И знаешь, Джон, насчет Иисуса, - резкий взмах рукой прорезал воздух и тонкую кожу, - передай ему привет от меня!
Видя распростертое у его ног тело бывшего босса мафиозного клана, губы алабамца обозначили насмешливую складку в угле рта. И опять та же долбанная фраза вертелась на языке:
-А вот чего ты добился в итоге, Джонни…