Больно… Было больно так, что Хаус был готов кричать в голос. Но не кричал. Терпел. Достав сразу четыре таблетки, несколько секунд задумчиво смотрел на них, потом принялся привычно измельчать их лезвием.

Сколько он уже принял сегодня? Да какая разница? Все равно утром придется проверять не пожелтели ли глаза, чтобы узнать – цела ли еще печень; все равно он примет еще несколько, не в силах самостоятельно справиться с адским жжением в ноге; все равно – всем все равно… Даже ему самому...

На часах –полпятого ночи. Заводить будильник бесполезно – все равно он уже не уснет. Даже бессмысленное переключение с канала на канал не успокаивало диагноста. И зачем он только оплачивает это чертово кабельное?

Он даже не мог позволить себе поиграть на гитаре, потому что сосед-идиот и так грозился написать на него жалобу. Ему не везло с соседями. Ему вообще ни с кем не везло…

В такие ночи как эта, ему всегда хотелось набрать номер Стейси и просто молчать в трубку, на ее «алло». Он никогда не звонил. Все равно эти сухие звонки ничего не изменят.

Не решившись и в этот раз, Хаус откладывает телефон в сторону и вновь сосредоточенно принимается толочь свои обезболивающие в мелкую белую пыль.

Синоптики обещали дождь. Кажется, они были правы– надо бы встать и закрыть окно. Но он и сидеть-то уже не может, а пройти пять метров до рамы – теперь стало непосильной задачей.

Капли глухо бьются о стекло, о подоконник, раздражают, мешают, доводят до слепой ярости. И самое забавное было в том, что он просто физически не мог дойти до окна.
Если бы не было ТАК больно, то он наверно бы рассмеялся.

Холодно… Сердце отбивает неровный ритм в висках, выстукивая какой-то полузабытый мотив. Зябнут пальцы… Хаус всегда удивительно быстро замерзал.

Ему все же приходится подняться: до смерти хотелось хлебнуть горячего кофе, да и в носу начало свербить от подступающей простуды. Облокотившись на стол, он ждал пока вскипит мучительно медлительный чайник. Наконец, залив кипятком смесь истолченного викодина и пакетика кофе «3 в 1», он поковылял назад в гостиную.

Перед тем, как задернуть штору на уже закрытом окне, мужчина зачем-то бросил взгляд на улицу – проверить, на месте ли мотоцикл. Ни одной живой души, мертвенно, пусто…хотя, не совсем: возле крыльца Хаус заметил какое-то шевеление.

Любопытство взяло верх над болью: через пару минут диагност уже стоял под ледяными струями дождя, прижимая к груди мокрый тявкающий комок. Пищащее существо оказалось двухмесячным щенком белой швейцарской овчарки. Правда, белым его сейчас было трудно назвать, гораздо больше подошло бы описание– «цвета прошлогодней листвы».

Набирая в ванну горячей воды, мужчина тщательно осмотрел исхудавшее тельце на предмет ран, ушибов, блох. Но, к собственному удивлению, кроме грязи и чрезмерной любви к поскуливанию, он ничего не нашел.

Завернув нежданного гостя в большое махровое полотенце, Хаус зашел на кухню и, ероша влажную светлую шерсть, еще раз осмотрел щенка. Тот, еще по глупому доверчивый, лезет к самому лицу, лижет руки. Его преданный карий взгляд напомнил диагносту что-то до оскомины родное и знакомое.

Подогрев невесть откуда у него взявшееся молоко, Хаус наблюдал, как новый питомец жадно лакает из миски. Наевшись, щенок уселся возле его ног и умильно начал гипнотизировать своего спасителя, стуча по полу хвостом. Допив уже остывший кофе, мужчина взял малыша на руки и, бухнувшись на диван, еще долго лежал, перебирая пальцами светлый искристый мех.

Засыпая, он решил, что подарит щенка Уилсону, который всю жизнь обожал собак…

**
Легко перепрыгнув через очередную лужу, Уилсон с опаской посмотрел на небо, боясь, как бы не началась гроза. Синоптики уже несколько дней подряд обещали дождь с мокрым снегом. Ненавидящий внешне так похожие на трости Хауса зонты, он и сегодня забыл свой дома. Ветер задувал за воротник пальто, неприятно холодив шею.

Сам не зная зачем, онколог приходил сюда каждое воскресение: здесь легче думалось, было тихо, спокойно…Вспоминались былые глупости, ошибки, просчеты. В таком месте как это было в самый раз жалеть о содеянном.

Вчера звонила Стейси, они проговорили больше двух часов, тоже все вспоминали и вспоминали… Хаус никогда не одобрял их дружеских встреч и бесед, но через столько месяцев это уже не имело никакого значения. Все осталось в прошлом…

Опавшие листья влажно шуршали под его новыми туфлями. Ему показалось странным, что он никого тут не встретил.

Потрепав по голове уже давно выросшего пса, Уилсон вспомнил, как впервые увидел его, зайдя как-то утром к Хаусу. Онкологу нужно было забрать свои вещи: в очередной раз поссорившись с женой он несколько дней жил у друга. Решив не будить его, мужчина открыл дверь своим ключом и увидел этот маленький живой комок, спящий на груди улыбающегося диагноста…

Осмотревшись, Уилсон понял, что они пришли.
-Грег, иди ко мне, - позвал он.

Присев на корточки, он обнял подбежавшую к нему собаку. Уткнувшись лицом в его густую шерсть, мужчина провел ладонью по серой плите, очищая ее от желтых листьев:
-Извини, что не пришел вчера. Синоптики обещали дождь….

Грегори Хаус умер в ту ночь полтора года назад от передозировки викодином. У него остановилось сердце.