Боль осталась разве что на кончиках век – смотреть на свет становится невыносимо тяжело. А так – и не больно уже…а просто тупо.
Подростку плевать на раскаленные движения внутри себя. И кто там сзади – тоже уже все равно.
Да – унизительно. Да – грязно. Да – горько.
Но не больно.
Вся боль умерла в маленьком домике на окраине Бирмингема на руках ее создателя – гребанного извращенца, которого он звал папой.
И слезы закончились давным-давно, оставив вместо себя клокочущую злость, нарастающую где-то в солнечном сплетении.
Перед закрытыми глазами мелькают огневые всполохи, переплетаясь с прикосновениями черных рук у себя на пояснице.
Уже не остается никаких желаний, кроме одного – чтобы эта бесцельность наконец закончилась.
Вцепившись зубами в собственный кулак, он равнодушно ждет конца и мечтает о теплом песке берега Алабамы*, где не будет этого противного липкого страха.
Остается только ждать… А Теодор Бэгвелл обладал прямо-таки уникальным запасом терпения. И через несколько лет не одно поколение афроамериканцев отправится к своим цветным праотцам, благодаря его рукам. Но это будет еще не скоро.
А пока – унизительно, грязно и горько.
Но не больно.

*Алабама - река, в одноименном штате.